Новости
Интервью с Анатолием Смелянским
«Новая драма» — это шанс другого поколения"
Драматургических конкурсов, как известно, у нас сегодня много. Один из наиболее авторитетных и массовых получил название «Действующие лица» и в этом году проводится в пятый раз. Он существует с 2003 года, инициированный Театром Школа современной пьесы и его художественным руководителем Иосифом Райхельгаузом. Среди других учредителей — телеканал «Культура», Радио России, журналы «Современная драматургия» и «Огонек», «Новая газета», Российская государственная библиотека по искусству и персонально Виталий Третьяков.
За это время эксперты смогли прочитать около двух тысяч пьес. Уже одно это говорит о том, что российский драматургический процесс отнюдь не затухает, но лишь набирает обороты. Сорок пьес опубликовано — по десять в каждом ежегодном сборнике «Действующие лица». Многие из них обрели сценическую жизнь.
Прием заявок на пятый конкурс завершится к началу лета. Но уже сейчас эксперты получили более 150 пьес. Из них, как водится, жюри отберет десять лучших и три наилучшие, авторы которых получат денежный эквивалент славы. Все же прочие произведения будут опубликованы на сайте конкурса и переданы в РГБИ для открытого доступа завлитам, режиссерам и всем желающим.
В жюри нынешнего конкурса «Действующие лица» входят Алексей Казанцев, Роман Козак, Дмитрий Крымов, Ксения Ларина, Иосиф Райхельгауз, Альберт Филозов, Михаил Угаров, Марина Хмельницкая и Ирина Барметова. Возглавляет его ректор Школы-студии МХАТа, известный театровед, критик и историк театра Анатолий СМЕЛЯНСКИЙ. Естественно, разговор со столь опытным профессионалом перешагнул за рамки отдельно взятого конкурса.
— Анатолий Миронович, при вашей занятости вы решили пожертвовать немало своего времени на чтение новых пьес. Чем это вас привлекло?
— Я вплелся в это дело во многом из-за практических соображений. Все-таки каким-то образом пытаюсь вместе с худруком МХТ имени Чехова Олегом Табаковым ориентироваться в море современной драмы, которая самому Олегу Павловичу очень интересна. А благодаря конкурсу надеюсь получить новую информацию, в которой я в силу своей занятости ограничен. Нет времени не только читать, но даже смотреть уже поставленные пьесы. Вот мне и показалось, что конкурс вовлечет меня в круг этой проблематики, какой-то ее срез я обнаружу. Подобное у меня было в свое время и на «Золотой Маске», и на «Новой драме», где я тоже возглавлял жюри. Это дает определенное представление, которого хватает года на два-три. Потом я, к сожалению, из этого выпадаю. К тому же в жюри собралась симпатичная компания людей, с которыми мне интересно работать.
— Как бы вы охарактеризовали проблему востребованности современной пьесы? Где ее нынешнее место?
— Мне кажется, сегодня это явление некоммерческое и не массовое. Возьмите тот же чеховский МХТ. Олег Табаков, повторю, очень увлечен нынешней прозой и драмой. При этом прекрасно сознает, что для большого зала на тысячу мест «новая драма» в условиях абсолютной коммерциализации нашего искусства не подходит. Сформировавшийся и заполняющий большой зал средний класс, нынешняя буржуазия, эту самую «новую драму» смотреть пока не очень хочет. Зато она с успехом существует ныне в «подвалах», «практиках», «doc.ах», на Малых сценах. Кстати, и в МХТ идут пьесы братьев Пресняковых и Дурненковых, идут Е.Гришковец и В.Сигарев с М.Угаровым, а также целый пласт современной прозы, который разрабатывает Марина Брусникина. Но все это в пространстве двух Малых сцен. Для Большой сцены «новой драме» надо обрести иной голос. Или нужна режиссура, которая этот голос в ней откроет, усилит, доведет до какого-то более мощного резонатора.
Большинство действующих худруков в сторону «новой драмы» вовсе не смотрят. Причины разные. Одни не хотят рисковать. Другие не видят в этой драме ничего такого, что заставило бы их отказаться от вечных пьес. Трудно представить, что сегодня, например, Лев Додин будет беспрерывно выбирать между братьями Пресняковыми и Дурненковыми. Хотя когда-то он с увлечением ставил и Галина, и Каледина, и Абрамова. Жизнь скоротечна, и потому режиссер ставит классику или то, что на наших глазах стало современной классикой (роман В.Гроссмана, например). Начинают с современной пьесы, а потом почти неизбежно уходят в сторону вечных сюжетов. Это и у нас, и «у них» происходит.
— По-моему, и братья Дурненковы вряд ли способны составить конкуренцию тем вечным пьесам, о которых вы говорите. А вот насчет западных режиссеров у нас бытует мнение, что им-то как раз современная пьеса очень близка.
— Не думаю. Большинство известных режиссеров мира начинали с современных пьес, пробивались на них, делали себе имя, а потом от них отходили. Это почти закон. Я спрашивал, например, у Андрея Щербана, американского режиссера румынского происхождения, который сегодня ставит по всему миру, о причинах этого. Он рассказал: «Ставлю пьесу одного известного американского автора. Он сидит в зале и ненавидит меня. Ему кажется, что все хорошее в нашем совместном деле — от пьесы, от того, что он сочинил, все плохое — от меня, который только все портит. В какой-то момент я решил, что все-таки лучше ставить Шекспира, по крайней мере, он не сидит в зале».
— Вернемся к «Действующим лицам». Драматургических конкурсов у нас сейчас великое множество, в чем своеобразие этого?
— Вообще-то это прекрасно, что конкурсов много. Мы долгое время «страдали» оттого, что новую пьесу не видим, не знаем. А сейчас появилось немало фестивалей, призов, грантов, которые стимулируют человека, желающего выразить себя в таком сложнейшем виде творчества, как драматургия. А своеобразие «Действующих лиц» в том, что здесь нет никаких границ и сдерживающих рамок: национальных, географических, возрастных. Тут даже нет ценза известности, на равных участвуют как начинающие авторы, так и маститые. Правда, победителями чаще всего оказываются молодые, куда реже — драматурги известные, которые уже в литературе проявились.
— То есть единственное требование — пьеса должна быть написана сегодня?
— Именно. И на русском языке.
— До членов жюри доходят не все пьесы, но лишь рекомендованные экспертным советом. А у вас существуют обратные рекомендации экспертам?
— Вообще очень важно определить тех, кто отбирает пьесы. Мне кажется, к этому надо привлекать людей, не только уже плывущих в потоке «новой драмы», но и идущих по берегу. Студентов старших курсов РГГУ, скромных тружеников литературных частей московских театров, которые в силу своих профессиональных обязанностей пьесы читают и заинтересованы в вылавливании чего-то стоящего. Главное, чтобы у них не было ощущения «презумпции виновности» театра.
— Это как?
— Так сейчас в критике сложилось, к сожалению. Человек идет в театр, зачастую заранее ненавидя тот «продукт», который ему предстоит увидеть. Это связано, быть может, с предшествующим печальным опытом пишущего. Во время спектакля — сам наблюдал — уставшие и разлюбившие театр люди посылают друг другу эсэмэски: «Ну я попала!». И ему или ей откликается собрат или со-сестра по эсэмэсному ремеслу: «А я как попал!». Вот так и окликают друг друга в темноте. Интересно было бы увидеть московский театральный вечер в разрезе таких эсэмэсок. Или опубликовать их разок в совокупной откровенности на сайте «Театральный смотритель». Я это к тому, что было бы опасно, если б конкурс «Действующие лица» готовили и проводили «эсэмэсники» или люди, испытывающие заведомую ненависть к «графоманам», которые засылают свои пьесы из всех точек нашей необъятной родины.
— Но ведь говорить о графоманстве имеет смысл?
— Графоманов тьма, но надо быть осторожным. Вы знаете, я много десятилетий читаю современные пьесы и знаю также по истории, что почти все стоящее в театре поначалу казалось графоманией. Любая истинно новая пьеса выглядит на фоне состоявшейся драмы графоманской. Как выглядело «В ожидании Годо» Беккета в контексте европейской драматургии 50-х годов ХХ века? А «Король Убю» Жарри? А наш Чехов? "Это не «Чайка», это — «дичь»… Помню реакцию своего друга, тогдашнего завлита Рижского ТЮЗа, а ныне профессора Иерусалимского университета, на «Утиную охоту» Вампилова, напечатанную в 1968 году в журнале «Ангара»: «Это графомания или гениальность?»
Так что мне хотелось бы, чтобы у экспертов наших не было хины во рту. Не посылайте эсэмэсок после прочтения первой картины. Презумпция невиновности существует и в драме.
— Стать лауреатом конкурса «Действующие лица» — это, конечно, престижно. Но существует ли механизм дальнейшего продвижения пьесы в театры?
— К сожалению, сегодня у той команды, которая работает на конкурсе, нет особых возможностей отслеживания судьбы этих пьес. Но все же кое-что можно, наверное, сделать. Например, организовать «читки» этих пьес силами известных актеров. Это такое «полуфабрикатное» бытование пьесы, на которое не затрачивается много денег. Тут нет риска. В Европе и в США такого рода «ридинг» — одна из очень практикуемых форм бытования нового театрального текста. Несколько хороших артистов жертвуют полтора часа своего времени, чтобы на публике прочитать пьесу «с листа». И все становится понятнее — и автору, и зрителям. Ведь как душа должна обретать тело, так и пьеса — сценическую оболочку. Пусть для начала в голосах актеров. Только этим конкурс и может доказать собственную значимость. И телевидение нужно привлекать, хотя бы канал «Культура», который мог бы «предъявить» миру новых авторов вкупе с актерскими голосами.
— И кто же они, на ваш взгляд?
— Мне кажется, все они — новые «щупальца» в нашей новой стране. Не очень нам известной, никак не умеющей найти свою дорогу, шарахающейся в противоположные стороны то с ощущением вековой униженности, то, наоборот, с ликующим чувством, что наконец-то встали с колен и снова дадим всем по голове. «Новая драма» в определенном смысле соответствует вот этой новой смутной России. Ведь большинство творцов «новой драмы» — люди провинциальные. И они приносят из этой провинции печальные вести. Это проба грунта той страны, которая сейчас вываривается, обретает какие-то новые свойства или возвращается в изжитые и исчерпанные формы исторической жизни. Экзотика черной жизни истощена этой драмой до основания. Интересно понять, куда теперь эта драма двинется. Вместе со страной.
— Ваше поколение способно понять и принять это направление движения?
— Понять, надеюсь, способно, а принять… не знаю. Мы ведь уже в каком-то смысле «уходящая натура». Новый театр и «новая драма» — это шанс другого поколения. И у них, как сказал бы герой Вампилова, свои счеты с жизнью. В любом случае это явление важное, важный источник художественной информации. Когда иные источники перекрыты, или строго дозируются, или деформируются, хочется почувствовать общую нашу жизнь из первых рук. В результате нашей «новой драме» выпадает шанс стать едва ли не единственным источником вестей «оттуда», из подлинной жизни российской. Вести официальные правды не сообщают, это делает художник. Порой в странных, причудливых или даже диких формах, на «народном языке», в болезненных фантазиях. Ни один из новых авторов не выражает пока целого. Но все вместе — намекают. Ведь чтобы понять, что за лес перед тобой, мало увидеть одно дерево. Нужно хотя бы два-три. Вот и надеюсь, что я эти деревья увижу. А может быть, и сам лес за ними.
Источник: